«Он – почти что я...»
29 мая 2017
«Он – почти что я...» – эссе Галины Туз, посвященное памяти поэта Виктора Казакова, ушедшего 25 мая 2017 года. «В этом мире банальности и чернухи, мире вялом и истеричном, есть поэтическое слово, которое не дает тебе заразиться банальностью или холуйством, впасть в цинизм или прохиндейство. Это слово стоит у нас в доме на «классических» полках, это слово рождается прямо тут, рядом с нами, это слово несут и произносят поэты, которые были, которые будут, которые ходят меж нами, как призраки, невидимые для сфокусированного на быт глаза – разве живые бывают пророками? Но я им верю, моим любимым поэтам, я им верю и пойду за ними куда угодно, размазывая по щекам слезы, заставляя себя чувствовать и понимать то, что не поддается пониманию. И они останутся навсегда моими любимыми, что бы ни случилось с ними или со мной. И поэт Виктор Казаков один из них». (Галина Туз. «Мир зря не верит своим поэтам...» Из Предисловия к книге Виктора Казакова «Испорченный почерк»).
И то, что нас связывает с поэтом, – его слова.
* * *
Я круг очертил. Черепаховый панцирь Мне впору пришелся. Надежен. Удобен. Мой дом — моя крепость. А что было раньше? А раньше... Я раньше был как на ладони. Не ломятся в двери — дверям не сломаться, Мой комнатный садик прекрасно ухожен. Поставлен диагноз? Ищите лекарство. Надеюсь, мне это лекарство поможет! «Я мог быть... хорошим и другом и братом, Примерным отцом замечательных деток, Уехав, я мог бы вернуться обратно, Но в кассе уже расхватали билеты. Я мог бы все силы направить во благо Любимой. Любимой во благо любое. Но крик мой, забитый истошной дворнягой, Сорвался и смолк, не услышан за воем. Я мог быть героем времен и народов. Могло бы цвести и греметь мое имя. Спускались закаты, всходили восходы, А ночи и дни оставались пустыми. Я мог бы взвалить эту землю на плечи И ношу свою уберечь от крушенья. Я мог бы...» Но мне от лекарства не легче. Земля остывает, замедлив вращенье. Мне надо скорее впрягаться в оглобли И в путь собираться, пока не стемнело. Чтоб эту бесплодную фразу «я мог бы» Я смог заменить на другую – «я сделал».
«Он – почти что я...»
Ставрополь – город нелитературный, в отличие, скажем, от Одессы, Киева или Питера. Горожане наши, в основном, выходцы из окрестных станиц, потомки терских казаков и кавказцы разных национальностей. Стоят на земле крепко, работящи, прагматичны. Поэтому Виктора и Николая жители Ставрополя принимают как некую ставропольскую достопримечательность: когда идут поэты вдвоем по улице, редко кто не обернется им вслед: оба кудрявы и длинноволосы, оба вне иерархий, свободны: это видно по походке, по выражению лиц, по жестам, по прикиду, наконец.
Однажды мы с подружками крались за ними по улице: «Смотрите, – говорю я, – идут два лучших поэта земли ставропольской: Виктор Казаков и Николай Туз». Подружки, раскрыв рты, прислушивались к «спору древнегреческих мудрецов о поэзии»: "За стихи, как за детей, приходится всю жизнь отвечать... Стихи, как годовые кольца дерева...».
Вообще, кроме внешности и отношения к поэзии, у них еще много общего, однако: Витя веселый, Коля серьезный, Витя русский, Коля украинец (и пишет на двух языках – русском и украинском), Витя закончил Ставропольский политех, Коля – Литературный институт. Витя служил в Афгане, попал туда одним из первых, в 81-м, – естественно, участие в войне наложило трагический отпечаток на всю его жизнь и на творчество. Коля в армии не служил, и это тоже наложило свой отпечаток: он не умеет подчиняться, не признает авторитетов, по-женски беспокоен и мягкосердечен.
У Вити – две книжки: «Вопросы без ответов» (тоненькая, 89-го года) и «Испорченный почерк», которая вышла спустя 17 лет, деньги на нее нашлись совершенно случайно. Коля пишет стихи чуть ли не «на трамвайных билетах», разбрасывает их по дому, жена любовно собирает и складывает в папочку. Печатают его, в основном, литинститутские друзья, работающие в периодике. И то стихи буквально вымаливать приходится.
Известно ведь, «дух дышит, где хочет». Вот и поэзия живет, где хочет. Виктор Казаков витает в облаках и пока что числится в сторожах, что поэту вполне по рангу. Николай Туз теперь тоже сторожует, хотя еще недавно продавал в киоске СГУ «умные книжки», и все умники города у него отоваривались. Витя любит Высоцкого и Есенина, Коля – Гарсиа Лорку и Лину Костенко.
Витя говорит: «Я всегда был – общественный человек. А сейчас, в основном, мне интересен только я, хочу с собой разобраться". Колю в шумную компанию вообще не вытащишь, он человек камерный, домашний. Понятие дома и семьи важно для обоих (дети очень важны – у Вити – Вилена, у Коли – Катя, Кристина и Гоша). Однако Витины женщины говорят, что он – само очарование, но жить с ним совершенно невозможно. С Колей – возможно, но трудно.
Я спрашиваю у Вити, расстался ли он с Афганом, или тот так его и догоняет всю жизнь. «Безусловно, расстался. Давно уже живу другим, пишу о другом. Выпили, правда, на день вывода войск, но это не как День Победы 9 мая... Другая дата». Его догоняют смерти друзей-афганцев – ребята уходят намного раньше положенного. До старости не доживают. Когда-то Ставрополь потрясла Витина песня «Цинковая почта»: «Воздух пахнет пряно с примесью бензина. Из Афганистана друга увозили...». (Всю жизнь помню его слова про «тумблер дурака», который они включали в Афгане: «Чтобы выжить - все мысли и эмоции надо было в себе уничтожить. Возвращались в Союз, только тогда «тумблер дурака» вырубался»).
Коле жизнью рисковать тоже немало приходилось: заниматься бизнесом, даже книжным, в условиях 90-х годов было довольно рискованно. Пару раз и под ножом стоял, и под пистолетом. Всегда выручала интересная черта характера: в экстремальной обстановке оказываться очень находчивым, рисковым, решительным. Раз заблокировали легковушками их Камаз на окраине Москвы, денег потребовали. А он тогда на фирму работал, весь был обложен миллионами – чужими. Так похлопал себя по груди, именно по этим миллионам – найдете, мол, все ваши. Искать не стали, видно, таким честным огнем горели глаза, что поверили. У Коли много стихов о чужих трагедиях («Беслан», «11 сентября»), они ему не чужие.
Вокруг Колиного киоска вечно толпился молодняк, несли ему свои стихи. Витя на литобъединении, куда пригласили выступить, графоманов не ругал. Прочел один подобный поэт свои бессмертные творения, Витя ему: «Мо-ло-дец!». С такой особой интонацией, что нам-то все ясно, а человеку – не обидно, а приятно.
О своей дружбе они говорят так. Витя: «Ну должен же быть в жизни такой человек, которому можно позвонить в любое время суток и прочитать новый стих, или даже спеть новую песню». Коля: «Он – почти что я. Душа у меня с ним отдыхает». Ну и где здесь место знаменитому кедринскому: «У поэтов есть такой обычай – вкруг сходясь, оплевывать друг друга»?
2012 г.